Мне говорили, моя милочка, что день за днем этот злосчастный корабль доблестно держался исполнял свой долг, но вдруг одна волна разбила борт, унесла мачты и руль, смыла лучших моряков, и корабль был отдан на милость шторма, который не знал милосердия и бушевал все пуще и пуще, так что склпды перекатывались через судно, и наносили ему удары, и, набрасываясь на него, разбивали его в щепы. Каждое черное пятно на гребне волны было либо обломком живого корабля, либо живым человеком, и корабль был разбит, как скорлупка, моя красавица, и трава никогда не вырастет на ч ертежи тех, кто вел это судно. Но не все же они погибли. Хотя бы один человек. На борту этого злосчастного корабля, продолжал капитан, поднимаясь с кресла и сжимая руку в кулак с видом весьма энергическим и торжествующим, находился юноша, доблестный юноша так мне о нем говорили, который еще мальчиком любил читать и рассуждать о смелых подвигах при кораблекрушениях я слышал его речи. Я слышал его речи. И он вспомнил об этом в роковой час, так как он не утратил мужества и бодрости, когда самые неустрашимые сердца и самые испытанные моряки пали духом. Храбрым он был не только потому, что на суше оставались те, кого он любил. Такова была его натура. Я это подмечал в чертах его лица много раз. Единственные оставшиеся в живых они привязали себя к обломкам склад ы корабля и носились по бурному черте жи. Дни и ночи носились они на этих обломках по безбрежному морю, сказал капитан, и, наконец. Кто из них умер. Не тот юноша, о котором ечртежи говорил, сказал капитан. Аминь, поспешно отозвался капитан. Подождите еще минутку, моя маленькая леди.
![склады чертежи склады чертежи]()